Сегодня Вано пришел в сад очень рано. Он считал, что поверенный еще спит, но тот работал. Окна его кабинета оказались открытыми. Жаркович беседовал с дамой, а та на удивление лихо раздавала указания по коммерческим вопросам. Печерский не все понял, но зато обомлел от счастья, узнав ее голос. Гордячка Надин, оказывается, путалась с ростовщиками. Как понял Вано, молодая графиня давала деньги в рост, прикрываясь именем известного на Охте процентщика Баруся, а полученные таким постыдным способом средства собиралась вложить в покупку дома на Неглинной. Ну, вот уж повезло, так повезло!
«Она собиралась вернуться за купчей через три дня, – прикинул Вано, – а поверенный обещал ей сметы на перестройку и ремонт. Значит, тот либо сам поедет в новый дом, либо пошлет туда какого-нибудь строителя. Надо проследить за поверенным и узнать, что за покупку сделала Надин».
Воодушевленный такой удачей он весь день бродил по саду, следя за окнами флигеля. Но поверенный сидел дома. Зато на следующий день к нему приехал могучий, похожий на цыгана, мужик, и Вано, прячась под окном, подслушал разговор приехавшего с хозяином. Великан расспрашивал о переделках, задуманных новой хозяйкой дома, а потом поинтересовался адресом, где ему придется работать. Вано тут же сообразил, что строительный подрядчик поедет смотреть дом. К тому времени, когда строитель сел в свою двуколку, Печерский уже давно катил в ямской карете, направляясь по подслушанному адресу.
«Да, везет же этой кукле, – подумал Вано, рассчитавшись с извозчиком у нужного дома на Неглинной. – Хороший особнячок отхватила, и ведь хитрая какая – благородную из себя строит, а сама – процентщица».
Не то, чтобы Вано осуждал это специфическое занятие, наоборот, он считал его очень прибыльным. Дело было в другом: его возмущало, что баба полезла в мужское дело, да к тому же имела наглость преуспеть. Он стоял перед трехэтажным доказательством ее успеха. Если этот дом продать, можно купить хорошее, приносящее большой доход имение.
«Так я и сделаю, – решил Печерский, – ведь все имущество жены по закону принадлежит мужу, а даже если и не так, то после ее смерти дом точно отойдет мне, как наследнику».
От такого особняка Вано и сам не отказался бы. Тем более что молодая графиня собиралась превратить его в доходный дом, а это было еще выгоднее. Увидев двуколку строителя, подкатившую к подъезду, Печерский убедился, что нашел именно то, что искал, и поспешил обратно. Теперь нужда в слежке отпала – он и так узнал все, что хотел. Осталось дождаться встречи со своей жертвой, а пока можно подумать и о себе. Времени полно, сейчас еще середина дня, а наплыв любителей гашиша обычно бывает вечером. Самое время выкурить заветную трубочку, а потом уплыть в страну сладких грез…
Глава 13
Ох уж, эта сладкая ленивая истома! В середине дня девицы из борделя мадам Азы обычно бездельничали. До полудня они нежились в своих постелях, потом собирались на поздний завтрак в маленькой столовой, где болтали о всевозможных пустяках и мыли кости своей хозяйке. Мадам Аза приходила вечером, а ее помощницы – рыжей толстухи Неонилы, гренадерской статью сильно напоминающей здоровенного мужика, – девицы не боялись: та сама «мадаму» не шибко жаловала. Да и как такую любить? Жадна, прости господи, неимоверно.
К трем часам пополудни девицы уже поставили второй самовар. Сплетни все закончились, варенье съели – больше ничего интересного до вечера не предвиделось.
– Может в лавку сходим? – предложила товаркам шустрая и вертлявая Глаша.
Ответа можно было и не ждать, остальные девицы – все, как на подбор, русоволосые и румяные сильно раздобревшие тверские мещанки – были ленивы и на улицу выползали редко. Они переглянулись и, как глиняные коты, замотали головами:
– Нет, не охота…
– Ну, как хотите, сама пойду.
Глаша только поднялась из-за стола, как на крыльце звякнул колокольчик.
– Кого это там принесло? Закрыто же еще, все в округе знают…
Она подбежала к окну и глянула вниз. На крыльце стоял парнишка в серой поддевке и мягком картузе. Услышав стук открываемой рамы, он поднял голову, ласково улыбнулся Глаше и крикнул:
– Помады французские, корсеты – англицкие, высший шик, только что с корабля.
– Контрабандой промышляешь, красавчик?
– А коли и так? – отозвался тот. – По дешевке отдаю.
Глаша спрыгнула с подоконника и заявила товаркам:
– Там внизу малец товар принес. Давайте посмотрим, пока ни мадам Азы, ни Неонилы нету. Деньги-то ведь еще не сдавали!
Румяные толстухи переглянулись и дружно кивнули:
– Давай…
Глаша уже летела к двери. Она открыла засов и впустила паренька.
– Пойдем наверх, там девочки ждут, – велела она.
Парнишка поспешил вслед за ней в маленькую столовую.
– Ну, показывай, что принес, – распорядилась Глаша.
Продавец откинул кусок холста с объемного короба и выложил на стол корсет в черных кружевах, две пары чулок и маленький веер, а за ними последовало множество разномастных склянок.
– Извольте, глянуть, белье, помады, румяна, даже белила англицкие.
Женщины тут же кинулись разбирать товар. От корсета отказались сразу: вертлявой Глаше он был велик, а на остальных явно не сошелся бы. Веер тоже пришелся не ко двору, а вот склянки вызвали у покупательниц живой интерес. А уж когда паренек разрешил мазнуть их содержимое «на пробу», женщины пришли в полный восторг. Они красили друг другу губы, румянили щеки, а брюнетка Глаша с удовольствием разглядывала в зеркале свое набеленное лицо.
– Сколько хочешь за белила? – поинтересовалась она.
То ли продавец был неопытным, то ли товар оказался и впрямь контрабандным, но запросил парнишка сущие гроши, женщины обрадовались, тут же поделили между собой склянки и кинулись за деньгами. Шустрая Глаша, вернулась первой, протянула коробейнику деньги и забрала баночку белил.
– Как у вас тут живется, хозяйка не обижает? – спросил паренек.
– Не больше чем в других домах, – пожала плечами Глаша. – Жадна только наша Аза, но и мы не вчера родились, свою копеечку к ладони прилепим.
– Да разве знатные дамы бывают жадными? Ходят слухи, что ваша, не в пример другим мадамам, – жена графа и только из интереса бордель держит.
– Кто? Аза?! – возмутилась Глаша. – Да это кто же такой слух пустил? Не иначе, как она сама.
В кухню вернулись другие женщины и возбужденная Глаша кинулась к ним в поисках справедливости. Как только ее товарки уловили суть возмутительной сплетни, пущенной мадам Азой о своем величии, всех четверых будто прорвало. На продавца сразу же посыпались откровения:
– Муж у нее есть, да только он – простой ямщик, даже хуже – погонщик, на телеге в одну лошадь в обозах ходит. На графа она только пока глаз положила, хотя знает того с юности. Она, конечно, забеременела от графа, да куда своего погонщика денет?..
– А коли и денет, – перебила всех Глаша, – граф этот все равно на ней не женится, не по чину ему это.
Женщины дружно закивали, соглашаясь, но продавец все никак не мог понять сути их заявлений, и переспросил:
– Так если граф ребенка признает, это все равно, что женился…
– Ей муженек так признает, что мало не покажется! – отозвалась Глаша. – Видел бы ты, как он ее отделал? Живого места не было. Как только она еще дитя не скинула…
Все наперебой кинулись делится воспоминаниями до чего же страшно выглядела «мадама» после возвращения мужа, и как граф к ней мерзко относился: издевался да высмеивал. Они так увлеклись, что не заметили в дверях новую фигуру. Высоченная и широкоплечая, с огромными, как астраханские дыни, грудями эта рыжая женщина казалась просто великаншей. Она строго зыркнула на девиц и поинтересовалась:
– Что это вы тут за базар устроили? Забыли, что хозяйка говорит? Собирай парень свое барахло и уматывай.
Повторять ей не пришлось. Коробейник покидал в свою корзину товар и распрощался. Через мгновение за ним захлопнулась дверь заведения. Задание частного пристава Данила выполнил – теперь вся подноготная хозяйки борделя Азы Гедоевой перестала быть тайной.
Аза натянула рубашку и накинула поверх нее шелковый капот. Алана дома не было, этот дурак все не мог поверить, что она не предупреждала Печерского, тот уехал сам. Придурок-муженек сначала сам проспал соперника, а теперь носился по столице в его поисках. Пусть бегает, она хоть отдохнет от них обоих. Аза села у туалетного столика и принялась старательно запудривать глубокие морщинки вокруг глаз и только наметившуюся сеточку у губ. Да, время неумолимо отнимало ее красоту. Впрочем, была ли та красота? По крайней мере, десять лет назад мать Вано – графиня Саломея Печерская – считала свою приживалку уродиной.
